Статья посвящена истории польского бескоролевья в 1572–1576 гг. Автор описывает программы претендентов на королевский престол: императора Священной Римской империи Максимилиана, его сына Эрнеста, шведского короля Юхана III, русского царя Ивана Грозного, французского принца Генриха Анжуйского, Стефана Батория и др. В мае 1573 г. Речь Посполитая избрала королем Генриха Валуа, т.к. Польша хотела войти в союз с Францией. Однако побег Генриха через 16 недель после коронации разделил польское и литовское общества на несколько лагерей. Один из них поддерживал габсбургского Максимилиана, другой – Ивана Грозного, третий – Стефана Батория. Автор делает вывод об основных противоречиях между российскими и европейскими политическими культурами, о том, что их представления о полномочиях короля полностью отличались друг от друга. Отмечается, что стороны не смогли найти общий язык и каждая настаивала на своей программе. В создавшихся условиях в наиболее выигрышном положении оказался "семиградский выскочка" Стефан Баторий, который и победил на выборах в 1576 г. Он не придерживался королевского этикета в отличие от других претендентов на престол, но при этом действовал более решительно. Иван Грозный, проиграв выборы, упустил шанс выиграть ливонскую войну дипломатическим путем, а впоследствии вообще проиграл ее.

Статья посвящена изучению точки отсчета, с которой начинается идеологическое и культурно-цивилизационное противостояние России и Запада, выразившееся в создании в Европе эпохи Возрождения пропагандистского мифа о «Московии - угрозе христианскому миру». Появление этого мифа автор статьи связывает с Ливонской войной (1558–1583), первой в истории войной России с коалицией европейских стран. Впервые «русская тема» стала объектом интенсивного осмысления западными интеллектуалами и политиками эпохи Возрождения. При этом России «приписывались» исторические фобии, порожденные как внутриевропейскими проблемами, так и опытом общения Запада с Востоком в эпоху Крестовых походов. В результате облик России в европейской пропагандистской литературе мало соответствовал реальности, но вобрал в себя многие политические и культурные фобии европейцев. Образ России сочинялся по принципу моделирования «антимира», в нем пытались воплотить все «неевропейское», то есть варварское, нехристианское, инфернальное. Многие из порожденных временем Ренессанса исторических фобий до сих пор являются действующими апориями политики Запада в отношении России, причем Европа нуждается в подобном «антизеркале», в котором помещает свои пороки, не очень задумываясь, насколько это соответствует реальности. К этому сводится одна из исторических ролей, которую Россия играет в системе цивилизацией «Запад–Восток»: быть антимиром, без которого Европа не будет ощущать себя вершиной развития мирового сообщества.

Со времен Геродота история понимается как Histories Apodexis – "Изложение событий", желательно исходящее из уст очевидца или же опирающееся на достоверные свидетельства. Однако ее научная институционализация произошла довольно поздно и была обусловлена двумя событиями: формулированием социологических законов и выделением источниковедения как базиса Histories Apodexis в ХIХ в. В последней трети XX в. основы исторического познания были потрясены "лингвистическим поворотом" и "постмодернистским вызовом", что вызвало кризис "науки истории". В статье рассматриваются проявления кризиса (возникшая дискретность исторического знания, "лингвистический поворот" и "постмодернистский вызов") и практикующиеся сегодня попытки выхода из него: критика постмодернизма, возникновение новых методологических направлений, развитие исторической герменевтики как наиболее совершенного из них, современное состояние исторического позитивизма и причины его устойчивости. Автор предлагает свой сценарий развития исторической науки: в корпорации произойдет раскол на авторов Histories Apodexis, понимающих стандарты своей профессии в позитивистском духе, и постепенно будет формироваться узкая прослойка профессиональных ученых, которая сумеет выработать новые научные стандарты, предъявляемые к историческому исследованию

После манифеста о вольности дворянства 1762 г. русское общество активно вырабатывало представления о понятии "свободы" и "вольности". В официальной государственной идеологии их понимание ограничилось появлением "негативной трактовки" свободы "как свободы от…", освобождения от обязанностей перед обществом и властями. Среди столичного дворянства, чиновничества и офицерства получила распространение концепция вольности как необузданного разгула человеческих инстинктов, вседозволенности и эпатажного поведения. После прихода к власти Павла I (1796–1801 гг.) в Российской империи начались реформы, целью которых было ограничить дворянскую вольность как "свободу нравов", произвести своеобразную "контрреволюцию до революции". Павел предполагал, что неконтролируемая государством дворянская свобода неизбежно приведет к потрясениям революционного порядка, а поэтому собирался сломать сложившуюся при Екатерине II систему привилегий, в которой видел главный источник "либеральной опасности". Дворянство ответило на павловские преобразования сначала протестом, выражавшимся в семиотических формах, а затем и открытым бунтом, завершившимся убийством императора и отказом от его курса.