Современная российская действительность не создает настоящей событийности. То, что происходит у нас, есть ожидание уже случившегося. И с этой точки зрения главным событием 2002 г., как и предшествующих, следует считать крах СССР и крах коммунизма. На Западе утверждают, что коммунизм, как и фашизм, – два главных врага человечества, которые побеждены либерализмом. Эта ложь, которую бесспорно опровергают такие авторитеты, как Черчилль и Рузвельт, точно знавшие, что фашизм был разгромлен именно коммунизмом, уже "аукается ее авторам. Угробив коммунизм (растлив, но не победив) и приравняв его к фашизму, западная цивилизация потеряла свой последний шанс – необходимый для борьбы прогрессистского гуманизма с атакующим мракобесием идейно-мобилизационный ресурс. Главный ресурс в условиях конфликта цивилизаций, где силовое превосходство ничего не решает. Что же касается России, в ней произошла социальная гибридизация – сращивание худших черт советского социализма с худшими чертами криминального "будто бы капитализма". Запущен страшный процесс, который способен превратить российскую государственность в ничто. Большая часть СМИ в преддверии грядущих цивилизационных конфликтов работает на разложение армии, народа, общества, элиты, т.е. на смерть страны.

Россия на обозначившемся переломе эпох переживает один из наиболее опасных для социального организма видов кризиса – кризис смысла. Что выражается в транзитности предлагаемых рецептов развития, непрочности социального контракта между властью и народом, неустойчивости положения государства в международном сообществе, наконец, в отсутствии «национальной корпорации» элит, объединяющей носителей этих смыслов. В статье анализируются предпосылки для создания российской системы стратегического анализа и планирования: описываются современные системы и методы прогнозирования будущего; социально-культурные основания современной глобальной ситуации; высказываются отдельные соображения, касающиеся нынешнего непростого внешнего и внутреннего положения России, а также перспектив ее развития. Особое внимание уделено феномену «нового класса» транснациональной элиты («четвертого сословия»), генетически связанного с интеллектуальным производством и формированием информационно-коммуникационной сферы, в частности. Стратегический союз этой социальной группы с мобильной частью «третьего сословия» предопределил характер доминирующих трендов, связанных с формированием геоэкономического универсума и становлением превентивной системы глобальной безопасности.

В статье анализируются объективные и субъективные факторы, способствовавшие сохранению «долгого мира» в Европе в период с 1815 по 1853 г. Важное значение в данном случае имели не только решения Венского конгресса, но и умение правителей великих держав воплотить их в жизнь. Ведущая роль в поддержании европейской стабильности перед лицом двух главных угроз – революции и восточного вопроса – в конечном итоге принадлежала Александру I и Николаю I, ибо именно Россия после 1815 года являлась государством, обладавшим наибольшими возможностями для подавления деструктивных процессов в сфере международных отношений.

В статье анализируются две основные проблемы: динамика численности и этнонациональной структуры населения стран ЦА, а также его общий уровень и условия жизни. На основе массовых статистических материалов, в том числе всеобщих переписей и обследований жителей стран региона, раскрывается картина резкого сокращения численности и удельного веса славянского (европейского) населения и повышения доли титульного. Изучение динамики показателей рождаемости и фертильности позволяет сделать вывод о том, что в ближайшие годы произойдет дальнейшее снижение темпов роста численности населения во всех странах ЦА. В период глубокого экономического кризиса в 2–4 раза (а в Таджикистане – еще значительнее) снизилась реальная заработная плата рабочих и служащих, составляя не более нескольких десятков долларов. Даже и во второй половине 90-х годов, т.е. на протяжении восстановительного периода, она все еще оставалась на 20–40% (а в Таджикистане – даже на две трети) ниже максимального докризисного уровня. Представлены результаты изучения потребления домашними хозяйствами и движения розничного товарооборота, которое в целом сходно с изменением реальной заработной платы. Рассматриваются жилищные условия населения и основные элементы социальной инфраструктуры: здравоохранение и образование, положение которых в целом отражает динамику других составляющих уровня жизни, хотя и обнаруживает больший запас прочности. Однако качество образования и медицинского обслуживания населения в целом явно ухудшилось.

Статья посвящена приемам и основополагающим мировоззренческим предпосылкам современных литературоведческих и культурно-исторических концепций. Претендуя на решение принципиальных вопросов гуманитарного знания, представители субъективистстких направлений делают своим основным оружием аргументы от идеологии и тем самым по-своему преодолевают установки позитивизма. Однако идеологически ориентированная гуманитаристика невольно оказывается союзницей постмодернистской эпистемологии. Исследовательский "эгоизм", потребительские сверхзадачи, противопоставленные коллективному опыту науки, завоевывают свободное интеллектуальное пространство. И теперь личное мнение или личная вера ученого, свобода его совести значат больше, чем реальность источникового сознания. Сравниваются два противоположных подхода к истории культуры, "консервативный" либерально-атеистический. И в первом и во втором случае авторы рассматриваемых концепций ссылаются на свою личную позицию как на важный научный факт и теоретическую модель. Странным образом противоположности дополняют друг друга: литературоведение, абсолютизирующее неизменное, и культурология, гипостазирующая становление без становящегося (процесс), оказывают в равной мере разрушительное и дезорганизующее воздействие на современную гуманитарную науку. Эти крайности нуждаются не столько в "примирении", сколько в диалектическом и творческом преодолении, обновляющем синтезе.

Чем ближе новые президентские выборы, тем активнее различные политические силы начинают апеллировать к консервативным ценностям и традициям, зачастую вкладывая в понятие "консерватизм" то содержание, которое им выгодно в данный момент. В каждую конкретную эпоху и в каждой конкретной стране это понятие наполняется новым смыслом. Нет «чистых» и «нечистых» консерваторов, поскольку сами критерии «консервативности» различны, и бывший революционер и ниспровергатель может, придя к власти, превратиться в охранителя и державника. Русский консерватизм не похож на европейский или американский. Он парадоксален и неповторим. Он впитал в себя национальные традиции и вместе с тем пытался и пытается (хотя и робко) ответить на вызовы времени. Хотя на первый взгляд сегодняшняя политическая ситуация кажется стабильной, на самом деле она таит в себе непредсказуемое развитие событий, подобно тому как Россия периода "консервативной стабилизации" Александра III уже несла в себе три революции, опрокинувшие династию. Поэтому консерватизм в чистом виде (т.е. просто сохранение существующего положения вещей) не имеет никаких шансов в России, как и консерватизм, зовущий вернуться в «светлое вчера». Сегодняшняя мода на консерватизм, с одной стороны, уже вызвала дискуссии в среде историков, социологов и политологов, что само по себе позитивно, но, с другой стороны превратило само понятие консерватизма в нечто неопределенно расплывчатое. Все это заставляет нас задуматься о том, как соотносится исторический опыт применения в России консервативной идеологии с проблемами современного консерватизма.